Чернокожие эльфы и герцоги — новая этика или новая норма? 

Этот текст должен начинаться­ с предупреждения — просто­ потому, что упоминание «новой этики» нередко оказывается заклинанием, открывающим портал в преисподнюю. Помните, как кипели страсти в сентябре 2020-го, когда Американская киноакадемия объявила о новых правилах­ для номинантов в категории­ «Лучший фильм»? Кому-то даже показалось, что всем картинам, претендующим на «Оскар», нужно рассказывать о представителях меньшинств или хотя бы о женщинах... Но на деле задача академиков — постараться сделать так, чтобы больше людей разных рас и национальностей, разного гендера и с разными физическими особенностями получили возможность быть занятыми в кинопроизводстве (при этом киностудии даже не обязаны соблюдать все критерии разом). Доступ к остальным кругам ада открыл прошлогодний хит Netflix «Бриджертоны», где английских аристократов (и королеву в том числе) играют темно­кожие актеры. «Чернокожие в нарядах знати — как-то глаза режет», — один из самых безобидных комментариев на эту тему в инстаграме­ Glamour.

Так что же случилось с мировым кино? И главное, почему мы так на это реагируем?

«Курс на инклюзивность взят давным-давно, и не столько по этическим, сколько по экономическим причинам, — рассказывает кинокритик Егор Москвитин. — Потребность снимать кино по-новому появилась потому, что изменилась демография, изменилась роль меньшинств в экономике потребления культуры. Впрочем, этически такие фильмы­ тоже становятся все более и более востребованными: индустрия­ только приветствует высказывания на подобные темы. В 1980–1990-е годы Спайк Ли был одним из немногих голосов афроамериканского кинематографа­, однако после «Черной Пантеры» (фильм режиссера Райана Куглера вышел в 2018-м. — Прим. ред.), в касте которой практически нет белых актеров и которая заработала почти два миллиарда долларов в прокате, такое кино стали чаще снимать. «Черная Пантера» проверила гипотезу, которой долго сопротивлялись продюсеры: она доказала, что за пределами Штатов фильм с темнокожими актерами будут смотреть так же охотно, как и в самой Америке. Хорошо сделанное кино с хорошим сюжетом будет популярно независимо от того, какой цвет кожи у актеров в кадре». 

В России, кстати, «Черная ­Пантера» тоже стала лидером проката сразу после выхода. Но это все-таки Marvel, а как дела у фильмов ­«интеллектуальнее» и дешевле? Намного более камерная «Зеленая книга» все в том же 2018-м поставила в России рекорд сборов ­среди фильмов, вышедших менее чем на 500 эк­ранах. Это значит, что ее показывали далеко не во всех кинотеатрах — но очень активно смотрели. Стоит ли считать негативные комментарии в инстаграме выра­жением мыслей широких народных масс? «Я не думаю, что российское общество как-то бурно переживает по поводу темно­кожей Русалочки, — продолжает Егор Москвитин. — Однако наши СМИ, особенно СМИ провластные, поддерживают общий курс на противопоставление так называемых наших ценностей ценностям Запада. Искусственным образом создается ощущение, что русским людям не нравится, когда на «Оскаре» принимаются новые правила. Или когда Disney делает Русалочку чернокожей, а Warner Bros. подвергает цензуре фильм «Унесенные вет­ром». Большинство людей либо равнодушны, либо разделяют те мнения, которые есть в западном обществе. Противопоставление же создается искусственно­, это часть пропаганды, а не реальное отражение мнения наших граждан». 

Из исследования агентства «Михайлов и партнеры. Аналитика» 2020 года, посвященного новой этике, вы узнаете, что 83 % опрошенных в принципе впервые услышали словосочетание «новая этика». Однако 40 % все же согласились с тем, что в мире происходит смена ориентиров, ценностей и правил, которую можно назвать этической революцией.

Почему эта революция, плоды­ которой мы уже видим на экране, вызывает неприятие? По мнению социолога Эллы­ Панеях, дело в боязни нового­ и в непонимании условности искусства. Как несколько веков назад зрителям потребовалось время, чтобы принять актрис на театральных подмостках (а не мужчин в женских ролях), так и нам нужно время, чтобы привыкнуть к новому актерскому составу на экранах. «Я думаю, что через 20 лет 
мы перестанем даже замечать то, о чем спорим сегодня».

Политолог Екатерина Шульман считает, что от глобальных трендов никуда не деться (и единственный способ отгородиться от них — закрыть границы и выключить интернет, как Северная Корея). Новая этика — из их числа. «Этическая трансформация связана с тем, что в социальном пространстве все больше места занимают люди, которых там раньше не было», — объясняла Екатерина в интервью Glamour. Да, нас тоже это касается. Социолог Элла Панеях рассказывает, как дело обстоит в России: «Мы переживаем те же изменения, что и в других странах, просто позже, и конфигурация этой трансформации несколько другая. Понятно, что у нас этническая дискриминация является большей проблемой, чем расовое разнообразие. У нас не так много темнокожих людей, поэтому, когда наш зритель видит темнокожего актера в неожиданном амплуа, ему это более странно, чем американскому зрителю, который привык видеть афроамериканцев на улицах. Эта привычка будет формироваться в России медленнее. Возможно, какое-то время будет казаться, что разнообразие — отличительная черта именно западного кинематографа. Но, к слову, если в кино в большом количестве появятся люди, широко представленные среди российского населения (например, среднеазиаты), это будет восприниматься проще. Чужое разнообразие при прочих равных кажется «разнообразнее» и больше колет глаз».

Это важный момент: мы часто забываем, что разнообразие на экране — это не только темнокожие английские королевы­ и повестка #blacklivesmatter. Это, например, и сюжеты, которые раньше были практически немыслимы для большой аудитории­. Еще лет десять назад драму о девушке, сбегающей из хасидской общины Нью-Йорка, можно было представить разве что в конкурсе Каннского кино­фестиваля. В прошлом году «Неортодоксальную» на Netflix смотрел весь мир. ­Корейские «Паразиты» взяли четыре «Оскара», включая статуэтку за лучший фильм. А трансгендерная актриса Хантер Шафер играет одну из главных ролей в главном молодежном сериале современности («Эйфория»).

Есть ли положительный эффект от разно­образия на экране для людей, которые ощущают себя в меньшинстве? Практикующий психолог Зара Арутюнян­ уверена, что есть, но просит быть аккуратнее с формулировками: «Когда вы говорите, что люди «ощущают себя в меньшинстве», это звучит так, будто это их внутренний выбор. Но мы с вами говорим о группах лиц, которые подвергаются дискриминации. Они существуют, их много, это не только представители ЛГБТ или средне­азиаты. То, что они не представлены в культурном поле, — часть ­дискриминации. Или они есть — но их показывают идиотами. Возьмем типичный российский сериал. Кавказец в нем будет выглядеть как глупый человек и половой девиант, который хочет заняться сексом со всеми. Второй вариант — он будет бандитом. Если мы видим среднеазиата, то он, скорее всего, дворник. Гей — такой карикатурный, манерный. Мать-одиночка — несчастная женщина, бегающая за каждым мужиком. Это ужасно, потому что культура — это не только отражение существующих стереотипов. У нее есть и задача их менять. Нормальное гуманное общество, если оно хочет быть таковым, должно относиться благо­желательно ко всем группам лиц. И тут мы с вами приходим к моей профессии: люди из дискриминируемых групп переживают стресс острее, сильнее, сложнее. Мы должны позволить им увидеть свет в конце тоннеля и как минимум не показывать их исключительно карикатурными персонажами в кино. Конечно, такие культурные сдвиги не случаются сразу, нет волшебной кнопки, которая все изменит. Но если подобные изменения будут происходить систематически, то стресса тоже станет меньше. Ведь стресс любого меньшинства всегда больше. Возьмем, например, статистику по трансперсонам: до 45 лет более половины из них совершали одну или несколько попыток суицида. Гуманное общество должно­ помогать им». Так, в сериале Pose транссексуальная героиня, которую вышвыривают из бара, объясняет иерархию и механизм функционирования мира: «Всем нужно чувствовать себя лучше другого. Все заканчивается на нас. Унижения стекают на женщин, потом на черных, латиносов, геев, пока не достигают дна, на котором — мы».

Самым обсуждаемым рос­сийским сериалом 2020 года были, конечно, ­«Чики». Его хвалили за то, что он «настоящий», и за героинь «из соседского двора». Зрители посчитали прогрессом уже то, что им показали девушек разных типов и размеров. Все так, но задумайтесь: среди­ актрис, исполнивших главные ­роли, нет ни кавказской женщины, ни азиатки, притом что действие разворачивается на юге России. Может, стоит надеяться на кинемато­графистов с другого конца страны? Егор Москвитин напоминает о том, что на недавнем «Кинотавре» Гран-при получил фильм ­Дмитрия Давыдова­ ­«Пугало» про якутскую знахарку. А приз за лучшую женскую роль — ­якутская актриса ­Валентина Романова-­Чыскыырай, исполнившая в «Пугале» главную роль. Но позвонит ли Валентине условный Бондарчук? Пред­ложат ли ей роль героини с «универсальной» судьбой — без оглядки на типаж?

В завершение — немного ­сухих цифр. Когда увидите шутки о том, что теперь для ­того, чтобы удостоиться «Оскара», нужно быть темнокожей транссексуальной женщиной с одной ногой, имейте в виду, что за всю историю премии приз за лучшую режиссуру ­выиграли только две женщины ­(Кэтрин Бигелоу и Хлоя Джао). Только одна темнокожая актриса получила «Оскар» за лучшую женскую роль (Холли ­Берри). Только две азиатские акт­рисы­ получили эту статуэтку — и только в номинации ­«Лучшая женская роль вто­рого плана» (Миёси Умэки и Юн Е Чжон).

Не так уж и разнообразно, не правда ли?